Яркая, огненно-красно-желтая осень вступала в свои права, но было еще довольно тепло. Солнышко пригревало, и Виктор Степанович расстегнул свое тонкое, видавшее виды драповое пальтишко. В последние годы ему все время было холодно, даже летом. А тут вдруг стало неожиданно жарко.
Дорога была ему хорошо знакома. Вон, впереди раздвоенное дерево, а справа полянка, сплошь поросшая длинными сухими стеблями ядовитого веха. Еще немного, и Виктор Степанович доберется до того самого заветного места, в котором бывал каждый год на первое октября, в любую погоду, но в одно и то же время — в полдень. Приходил сюда неизменно. Надеялся без надежды. И верил без веры. Да и на что ему было надеяться после почти двадцати лет бесплодных ожиданий? Она не придет! Пусть и обещала когда-то.
— Мы же еще увидимся? — спрашивал он тогда, внимательно вглядываясь в ее лицо и ожидая увидеть на нем хоть каплю сожаления от предстоящей разлуки.
— Конечно! — отвечала она уверенно и было заметно, что ничто не заставляет ее сомневаться в своем ответе. — Это ненадолго.
И обоим и правда казалось, что пройдет совсем немного времени, и они увидятся. Год. Ровно столько им предстояло прожить вдалеке друг от друга. Тогда этот срок казался Виктору Степановичу бесконечностью. Скажи ему тогда кто-нибудь, что придется прождать двадцать лет, и он впал бы в отчаяние.
Они стояли на узеньком мостике через речку, а точнее, через небольшой ручей, пересекавший всю эту небольшую рощицу. Здесь всегда было спокойно. Люди редко приходили сюда, поэтому они часто останавливались в этом месте, чтобы долго обниматься и молча смотреть на воду, мерно текущую внизу.
Тогда тоже было первое октября. И именно в ту памятную последнюю встречу Виктор Степанович предложил:
— Маш, а давай, встретимся здесь же, на этом мостике. Ровно через год, скажем, в полдень.
— А почему именно в полдень?
— Так легче запомнить.
— Хорошо, — улыбнулась Маша. — Хотя если бы ты предложил, например, четырнадцать двадцать три, я бы все равно не забыла.
— Правда?
— Конечно!
Они еще помолчали.
— Вить, не грусти! Я вернусь. И все будет, как прежде.
— Не буду, — Он тоже улыбнулся, но через силу и добавил с жаром: — Я буду ждать!
— Я вернусь! — пообещала она.
Виктор Степанович помнил этот разговор так отчетливо, будто он произошел всего час назад. Каждое слово, взгляд и жест, все его собственные мысли и переживания, которые он тогда ощущал вновь пронеслись в его сознании, пока он шел, отдуваясь, по тропинке к тому самому мостику через ручей. Их с Машей разлучили сначала обстоятельства, потом война. Он не пришел сюда ни через год, ни через два. Зато, когда война кончилась, бывал регулярно. И до последнего времени верил, что однажды на мостике его будет ждать Маша. Впрочем, веру эту Виктор Степанович подрастерял, и приходил к ручью, скорее, по старой привычке и из чистого упрямства.
Вот и сегодня пришел. И оторопел. Мостика не было. Сначала Виктор Степанович решил, что ошибся местом. Но нет! В этом он тут же убедился, заприметив остатки мостика, еще видневшиеся на том берегу. Похоже, время проделало свою неумолимую работу не только над самим Виктором Степановичем.
Он стоял и раздумывал, что же ему теперь делать. Повернуть назад? Но полдень уже близко, и можно просто постоять на берегу и предаться воспоминаниям. Погода хорошая, так почему бы и нет?
Вот Виктор Степанович и стоял, так же, как и двадцать лет назад, глядя на сверкающий в лучах солнца поток воды. Жаль, что так вышло! Очень жаль. Как бы сложилась его жизнь, если б они не расстались, или если б не война, и он смог прийти? Ответов не было. Виктор Степанович вздохнул и поднял глаза.
На противоположном берегу стояла женщина и смотрела прямо на него. С возрастом Виктор Степанович стал видеть хуже, да и солнце светило в лицо, но сердце его екнуло. Женщина показалась ему смутно знакомой. Сложив ладонь козырьком, он силился рассмотреть ее лицо.
— Маша! — вдруг выдохнул он едва слышно, но женщина либо и в самом деле, услышала свое имя, либо догадалась по движению его губ.
— Витя! — крикнула она.
— Маша!
Мостика не было, а ручей внизу оказался слишком широким, чтобы перейти его вброд. Виктор Степанович беспомощно оглянулся вокруг.
— Я иду к тебе! — крикнул он. — Жди!
Виктор Степанович забегал, засуетился, ища способ перебраться на тот берег. Маша смеялась и плакала одновременно, и он тоже не мог сдержать слез.
— Идем вдоль берега! — Виктор Степанович махнул рукой, показывая направление, куда надо идти. — Там поуже, я смогу переправиться.
Маша кивнула и стала пробираться по узкой тропинке, петляющей возле самой воды. Виктор Степанович боялся потерять ее из вида. Его охватывала паника всякий раз, когда Маша пропадала среди прибрежных кустов. И тогда он окликал ее:
— Маша!
— Витя! — тотчас отзывалась она, и по голосу было понятно, что Маша тоже боится.
Наконец, показалось то узкое место, о котором говорил Виктор Степанович, и он с размаху ринулся бегом по воде. Тут оказалось глубже, чем он думал, и Виктор Степанович промок до колен. Но разве сейчас это было важно?
Хлюпая башмаками, он взобрался на пригорок, с которого навстречу ему уже бежала Маша.
— Витя! Витенька! — Женщина бросилась ему на шею.
— Машенька! — плакал Виктор Степанович, гладя ее мокрой рукой по волосам. — Я так ждал! Каждый год приходил.
— Я не могла! Я не могла! Но помнила о тебе. Ни на секунду не забывала!
Маша заметно постарела. Да и сам Виктор Степанович был далеко не юн. Но все-таки без труда угадывал он в этой немолодой уже женщине те самые милые черты лица, которые упорно всплывали в его памяти все эти годы.
Взахлеб принялись они рассказывать друг другу о том, что с ними произошло, делиться воспоминаниями и впечатлениями. И казалось, что они снова молоды, как будто не было и этих двадцати лет жизни и тревожного ожидания, как не было ни войны, ни разочарований. Ничего. Немного успокоились только под вечер, когда стало холодно и темно, а Виктор Степанович обнаружил, что в ботинках все еще сыро. Тогда он обнял свою Машу, а она обняла его. И так, обнявшись, и побрели они из этой безлюдной рощи и от этого журчащего холодной осенней водой ручья. Ушли и растворились в темноте, чтобы никогда уже больше не расставаться.